С Манефой Филипповной Мешальниковой мы встретились на следующий день после юбилея. Ей исполнилось 85 лет. Очень привлекательна внешне, с удивительно живыми добрыми глазами. Тихий задушевный голос, кажется, и сейчас звучит в наших сердцах. От имени  клуба «Поиск» мы еще раз поздравили ее с замечательной датой.

 В доме полно цветов. Чудесные букеты в зале и в комнате Манефы Филипповны говорят об огромной любви к ней всех родных и близких. А их немало: сын Александр, дочь Галина, две внучки, пятеро внуков, шестеро правнуков! 

Познакомившись поближе, мы стали рассматривать старые фотографии. Зная, что Манефа Филипповна является участником войны, мы попросили показать в первую очередь  фотографии периода Великой Отечественной. Сразу же обратили внимание на портрет Манефы Филипповны в морской форме. В альбоме также несколько фотографий ее боевых подруг. И хоть говорится в  народе, что у войны не женское лицо, но, вглядываясь в эти фотографии, понимаешь, что вот эти юные девушки все тяготы войны смогли вынести на своих хрупких плечах. 

Родилась Манефа Филипповна 27 января 1923 года в деревне Боровая Пыщугского района Горьковской области. Родители Кузнецов Филипп Иванович и Кузнецова Анна Ивановна были настоящими тружениками. До коллективизации жили собственным хозяйством, в котором были и лошадь, и корова, и всякая другая живность. Нельзя сказать, что жили очень богато, но и не бедствовали. Трудились все и никогда не использовали наемную рабочую силу. 

Но вот наступило время очень трудное. Надо было сделать выбор – вступать или нет в колхоз. Приглядывались к тем, кто сразу и охотно пошел. В основном это были безлошадники и те, у кого скотный двор был почти пустой. Ведь надо было практически все, что нажито годами честного труда, вести в колхоз. В настоящей крестьянской семье скотинушка была в почете. Не жалели сил, чтобы обеспечить ее кормами. И она платила добром. Скотинку и холили, с ней и разговаривали. Расставаться было очень тяжело. Ведь скотинушка кормила и поила всю семью, сдача ее в колхоз казалась предательством. Все стало общим. Какие уж там условия, какой уход!?

Отец долго раздумывал, а потом пришел к выводу, что будут жить самостоятельно. Сначала это как–то удавалось. Но потом стали притеснять, обложили такими непосильными налогами, с которыми невозможно стало справляться. Пришли описывать имущество. Забрали все: и корову, и лошадь, и всех других животных, и птицу. Когда забирали корову, мама упала в обморок. Отобрали даже вещи, которые были получше. Нужда заставила вступить в колхоз. Теперь работы стало еще больше. Только вот жили впроголодь.

Хоть и трудное настало время, но все-таки Манефа пошла в школу. Особенно настаивал отец. Время проходило быстро. На уроках каждый очень старался. А в перемену, как горох,  все высыпали в коридор и начинались разные игры. Мария Филипповна напела песенку, которая сопровождала любимую игру детворы:

Далее ведущий показывал какую-нибудь фигуру: то руки вверх, то голову набок, то прыжки и т.д. Кто не успевал или сбивался, становился ведущим. Очень любили играть в мячик: и катали его, и пасовали друг другу, и на крышу закидывали, а потом ловили, и другие пытались придумать с ним игры. 

Горкинская школа была начальной. Если идти учиться дальше, то надо было поступать в Пыщугскую школу. А она находилась за 7 километров от дома. По этой причине многие деревенские ребятишки получили только начальное образование. Через год Горкинскую школу сделали семилеткой. Так девочка продолжила образование. В 7 классе вступила в комсомол. По настоянию родителей пошла учиться в Пыщуг. Там и получила среднее образование, в 1942 году закончив 10 классов. 

Уже целый год шла война. Из деревни уходили на фронт деревенские ребята. Как только Манефа сдала  экзамены, всех комсомольцев выпуска сразу призвали в военкомат. А 7 августа 1942 года, в Макарьев день, из сельского совета отправляли на военную службу. Далее Манефа Филипповна рассказала о том, как началась ее военная биография: «Мама собрала в дорогу кое-что из еды: бутылочку масла да сухариков. Надела я шелковую кофточку, черную юбочку, взяла котомочку и отправились мы с тремя деревенскими девушками в неизвестность. Конечно, плакали, расставаясь со своими родными и близкими. Но дезертирами быть никому и в голову не пришло. Положение на фронте было тяжелое. В деревню почтальоны приносили похоронки.

Областной центр находился в Горьком. Там все проходили основную комиссию на пригодность к военной службе. Из Горького ночью посадили в вагоны и, ничего не говоря, в сопровождении военных повезли в неизвестном направлении. Ехали только ночью, а днем пережидали на вокзале. Эта неизвестность нас очень пугала. Девочки плакали. Все боялись отправки в Ленинград. Город находился в блокаде. Наслышаны были о страшном голоде,  бомбежках, в общем, о страшном кошмаре. А что мы видели в жизни, тихие деревенские девочки? Ровным счетом ничего. Потому и напугались, потому и плакали. Успокоились только после пересадки в Вологде, когда поняли, что нас направляют в город Архангельск."

В Архангельске – вновь комиссия. Некоторых вернули домой, признав негодными к воинской службе. У нас, трех девушек – односельчанок, со здоровьем было все в порядке. Одну направили на службу в пехоту, а нам с подругой суждено было надеть морскую форму. До чего же красивой она нам тогда показалась! Наша односельчанка, конечно, позавидовала, расстроилась, на нас рассердилась. Но что мы тогда могли поделать, чем ее утешить?     

     

Распределили всех по казармам, отправили на 2 месяца на стройку. Для этой цели выдали спецодежду. Она состояла из очень грубой не по размеру брезентовой робы да ботинок с обмотками (тоже на 2-3 размера больше). Обмотки приходилось наматывать не до колен, а как можно больше на ступню, чтобы во время работы не потерять обувь. 

Казармы располагались в районе Соломбалы. Эта заболоченная местность представляла небольшой промышленный район. Шло строительство новых объектов. Кроме тяжелой работы, проходили строевую и боевую подготовку. Еда была скудной. Чередовали каши овсяные и гречневые да немного хлеба давали. Мы,  деревенские девчонки, до этого не ели никогда гречневой каши. Она нам совсем не понравилась, не привыкли, хоть и голодно было. Иногда казалось, что из столовой выходим голоднее, чем заходили в столовую. Так малы были порции. Сыты – не сыты, а приказ – песню запевай. Сейчас вспоминается, как, перекусив овсянкой, еле шевеля тяжеленными ботинками, лихо запевали:…

Вспоминаю, и хочется плакать. Бедные «сытые кони», бедные наши ноги-«копыта», еле поднимающиеся после тяжелого трудового дня! 

Были и боевые тревоги. Помню большой сарай, на земле много стружки. Во время тревоги зарывались в эту стружку и от усталости мгновенно засыпали. Нас будили, ругали, что нельзя засыпать во время тревоги, но лишь отходили, мы засыпали опять. Во-первых, еще до конца не привыкли к военной службе, а во-вторых, Действительно, работа для нас была невыносимо тяжелой, мы хронически недосыпали. 

Потом нас стали распределять в части. Я выучилась на радиста. Подругу мою Катю Бессонову отправили служить на Соловки. А нас повезли по Белому морю на военные точки. Я попросилась в самую отдаленную, на Моржевецкие острова. Адрес у нас был невоенный: деревня Ручьи.

Рядом снами стояли военные части пограничников, воздушного флота, пехотинцев. У всех – свои обязанности. Мы по прибытии на место закончили школу связистов. Изучили азбуку «Морзе», различные команды семафора, чтобы держать связь с катерами и кораблями, приходящими в  порт».

 Вот тут Манефа Филипповна показала нам несколько сигналов семафора. И мы представили ее юной, стоящей на корме сторожевого катера, который причаливает к большому кораблю, а она ловко передает различные команды флажками. Ветер развевает упрямую челку, выбивающуюся из-под голубого беретика. А огромный корабль беспрекословно подчиняется ее командам. Работа была самая разная: изучали схемы связи, делали телефоны, работали на усилителях. Со всех точек связь поступала в Архангельск. Фронт продвигался на север. Вражеские самолеты, тяжело гудя, летели в сторону Архангельска. Сигнал «Тревога!» заставлял собрать все нервы в комок. Зенитки работают, самолеты воют. А наземные отряды с винтовками, противогазом стоят, готовые к бою. Вначале это было часто. Позднее фронт стал двигаться с севера на юг. Стало намного легче. Они ходили в увольнение, смотрели фильмы, бегали на почту, на танцы, гуляли в окрестностях. Правда, эти окрестности четко были ограничены линией: туда – можно, а сюда – ни шагу! Питание заметно улучшилось. За успешную службу Кузнецовой Марии Филипповне присвоили звание «Старший краснофлотец», а позднее почетное звание «Лучший связист».

На островах ближе к морю появилось много тюленей. Краснофлотцы добывали тюленье мясо. А нам так хотелось на диковинных для нас животных посмотреть поближе. Мы взбирались на высокую лестницу и наблюдали. Потом краснофлотцы принесли в поселок белька (детеныша тюленей). Он был удивительно красив. Мех мягкий чисто белый, а глазки, как бусинки. Все за ним ухаживали. Кормили рыбкой, какую он любил. Малыш очень доверчиво относился к людям, стал совсем ручным.

В 1944 году Манефе Филипповне дали отпуск. Сколько невероятных приключений пришлось пережить! В руках увольнительная на отпуск, а ехать не на чем. День проходит – нет попутного транспорта, другой… А домой до слез хочется! Нашли все-таки попутчиков – ненцев. У них стадо неприхотливых животных – оленей. За ними ухаживала вся семья, вернее, пасла их. До Архангельска вместе с Манефой  Филипповной  во что бы то ни стало нужно было добраться еще одной женщине. Снарядили ненцы несколько повозок (по два оленя запрягли в нарты) и отправились все в далекий путь. Олени легко идут вцело по снегу. У ведущего ненца длинный кнут – хорей. Им легко направлять олений бег. А остальное стадо бежит за повозками. Ехали только днем. А ночью отдыхали в чумах, которые быстро устанавливали прямо среди снежной равнины. Внутри разводили костер, ставили котлы и варили мясо. Его было вдоволь, ели досыта. Никогда прежде не приходилось видеть, как можно есть сырое мясо. А тут наши попутчицы нагляделись. Сидит ненец – дед. Кладет в рот длинный кусок оленины, снизу ножом – чирк и, не разжевывая, глотает. Мария Филипповна вспоминает, что с большой опаской наблюдала за этим процессом – очень боялась, что ненец отрежет себе губу или нос. Уж очень он быстро взмахивал ножом. 

Отдыхали, завернувшись в оленьи шкуры. Но очень быстро почувствовали нестерпимый зуд. В этих шкурах, не вымерзая ни при каком морозе, спокойно жили вши. Вот уж здорово досталось от них новеньким. Очень неприятные ощущения!

Не доехав до Архангельска 100 километров, при очередной отметке о прибытии, вдруг узнает Манефа, что ей не видать отпуска. Произошло ЧП. С их заставы краснофлотец Ковалев крупно поссорился с кем-то. Произошла драка с использованием оружия. Поэтому краснофлотцу Кузнецовой были предложены два варианта: или доехать до Архангельска и там провести отпуск, или возвращаться в часть. Она, конечно, выбрала второй, надеялась, что, когда все уладится, ее обязательно отпустят на побывку домой. Дорога назад была не менее трудной. Приходилось возвращаться на лыжах. От точки до точки ее сопровождали. А расстояние было 25 километров до каждой новой точки. 

Наступила весна. Приближалась долгожданная победа. 9 мая Манефа Филипповна стояла на вахте. Ей позвонили: «Победа! Срочно везде сообщи!» Помчалась по кубрикам с этой радостной вестью, сбегала в деревню. С такой же скоростью – назад: нельзя покидать вахту. Тут прибежали все, целовались, поздравляли друг друга, пели песни, давали салюты. 

Но Манефу не демобилизовали сразу по окончании Великой Отечественной войны, ей дали краткосрочный отпуск на родину. Теперь она мчалась домой не на оленях, а на большом катере. Как радостно встретила ее большая деревня. А военком разрешил к 10 суткам увольнения добавить еще 10. 

Время пролетело незаметно. Надо возвращаться к месту службы. Поезда ходили плохо. Какие уж там причины ни называй, а нет мест – и все. Задерживаться не позволял воинский Устав. Вот и отважилась ехать на подножке вагона. Долго так ехала. Хоть и была на ней шинель, но продрогла Мария до костей. Догадалась, что можно перебраться к месту сцепления вагонов. Так и сделала. Когда стала замерзать, усиленно стучала в дверь, чтоб пустили в вагон. Но ответа не было. Только позднее прозябшей и отчаявшейся девушке открыли дверь. Так доехала до Архангельска. А потом  снова на катере – до места назначения. Ко времени ее приезда многие уже были демобилизованы, а ей, как одной из лучших, было предложено остаться на сверхсрочную службу, да еще и с переводом на Черноморский флот. Но Манефа Филипповна отказалась. Всю жизнь она об этом жалеет.

     

После возвращения в деревню вышла замуж за участника Великой Отечественной войны Мешальникова Анатолия Васильевича, человека скромного и трудолюбивого, с которым прожила долгую и счастливую жизнь. 

Манефа Филипповна не является Героем Советского Союза, но она прожила замечательную жизнь, которая является примером для нашего молодого поколения.